От Хостинского чайсовхоза по чуть наезженной коле, изрядно заросшей мелкой зеленой травой, медленно движется к горам, в сторону Главного Кавказского хребта, белеющего вдали снежными вершинами, странная процессия. Впереди, подвывая на неровностях дороги, осторожно (именно осторожно – другого слова не подобрать к медленно передвигающейся машине) едет грузовик, доверху забитый экспедиционным снаряжением. Сверху, на рюкзаках и ящиках, большой брезентовый тюк. В нем завернуто последнее вчерашнее приобретение: шестьдесят булок хлеба (на первые несколько дней, потом перейдем на сухари). На этом тюке надменно и гордо восседал Петр Киряков. Из одежды на нем всего-то детская панамка, желтые шорты и белые тапочки на босу ногу. Большой палец левой ноги, кстати, очень грязный, уверенно торчит из прохудившегося “обутка”.

Следом за машиной вышагивает “толпа” молодых людей в спортивных брюках и штормовках. Над “народом” стоит неразборчивый шум голосов. Парни радуются солнечному утру, хорошей сухой погоде. Радуются автомашине, довольны, что идут налегке, и не надо на себе тащить почти две тонны снаряжения. За ними, беспрестанно зевая, кутаясь в теплый свитер и бормоча под нос: “Э-эх, в такую рань...” машинально переставляет ноги Б.Мартюшев, ваш покорный слуга. Замыкает процессию четыре равнодушные лошади. На первой сидит погонщик, человек лет пятидесяти, одетый в телогрейку, тяжелые кирзовые сапоги и немыслимую кепчонку, постоянно пытающуюся съехать ему на глаза. Про эту кепчонку Славка Попов (спелеолог из Бердска) выразился, что она “с чужого плеча...”. Лицо погонщика заросло колючей щетиной и не выражает ни радости от первых лучей серебристого солнца, уже выглянувшего из-за ближайшей горы, ни от свежей изумрудной травы, зелени ближнего леса, ни от сумрачной синевы дальних гор с белыми вершинами.