где-то в глубине сознания мелькала мысль, что ребята, когда его хватятся, вряд ли отыщут тот узенький лаз, куда он необдуманно, как начинающий, как пацан, заполз по своей глупости. Да, если и найдут эту лазейку, вызволить его из мешка совершенно невозможно. Как смогут подобраться к нему без риска заклиниться.

Но он отгонял прочь эту мысль, успокаивая себя: “Только бы нашли. Что-нибудь придумают. За ногу веревкой зацепят. Вытянут...”

Лежать было неудобно. Ноги выше головы. Владимир по миллиметру сполз, съехал и упирался головой в поперечную стену. Каска все сильнее наезжала на голову, сдавливала уши.

От многочасового лежания в неудобной позе ныло тело. Пещерная тишина ватой опутывала Владимира, что-то нашептывала, убаюкивала, и он засыпал, вроде проваливаясь в небытие, в необозримую пугающую черную пустоту. Вновь просыпался, осознавал свое положение – где он, что с ним, как сюда попал. Так повторялось несколько раз.

“Сколько пролежал? Наверное, много. Час? Пять? Сутки? Хоть бы на часы взглянуть. Лампочка еле светит”.

Луч налобного фонаря давно потерял яркость и даже не высвечивал висящие в узкой расщелине камни, а еле-еле с тусклым желтым оттенком не освещал даже, просто обрисовывал контур изгиба потолка, переходящего в вертикальную щель прямо перед глазами Владимира.

“Выключить свет? Экономить надо! Но, тумблер на каске – не дотянешься”, - Владимир в глубине души даже немного рад этому обстоятельству – лежать в собственной могиле, да еще в абсолютной темноте, он не в состоянии. Тусклый свет лампочки соединяет его с жизнью, создает хотя бы иллюзорную уверенность, что не все потеряно, что он еще будет спасен, вырвется из подземного тупика, увидит солнце, осенний лес, траву...