“Ну давай! Еще немного, чуть-чуть... Кажется, немного продвинулся...”

он не думал, как преодолеет поворот, как поползет ногами вперед в гору. Единственная мысль гвоздем засела в мозгах и заставляла прикладывать нечеловеческие усилия:

“Прочь! Скорее из каменного склепа. Прочь из могилы! Назад! Бежать!”

обламываются ногти, сдирается кожа с пальцев, скребут железные трикони по камням –бесполезно! Ни на сантиметр! Как ледокол во льдах Арктики, прочно застрял Владимир в глухом каменном мешке.

“Ой, мамочки. Что делать? Умирать здесь, в сыром склепе? Долго и нудно умирать? Не хочу! Назад!”

слезы, обыкновенные мужские слезы стекали к затылку, оставляя на измазанном глиной лице светлые дорожки. Но Владимир не видел ни этих светлых полос, ни самих слез. Он даже не осознавал, что сейчас, сию минуту плачет. В пределах узенького хода он извивался, пытаясь захватить руками, ногами, ягодицами, чтобы хоть немного продвинуться назад, хотя бы почувствовать, что может, что в принципе, возможно, выкарабкаться отсюда.

Вот он на секунду приостановился, глубоко, взахлеб глотнул воздуха и, дико закричал: “А-а-а!”, - резко дернулся к выходу.

От его нечеловеческого крика, камень, тысячи лет молчаливо висевший вверху расщелины, сорвался и, набирая скорость полетел вниз.

Это был хороший камень: плоский, величиной с добрую сковороду и весом в несколько килограммов.

Владимир оцепенел, и только кровь толчками пульсировала в висках. Ему безумно захотелось зажмуриться, как в детстве спрятаться с головой под одеялом, но широко открытые глаза сами с ужасом и непонятным любопытством разглядывали приближающийся камень.

Как у винтовки: планка – мушка – цель! Трещина – камень – лицо Владимира! Тяжелый диск неминуемо острым ребром в лоб, в переносицу!