Слышу, как вдоль тросиковой лестницы, иногда цепляясь за ступени, падает что-то большое и тяжелое. Транспортник! Вот он крепко ударился об лед у моих ног и, кувыркаясь и радостно подпрыгивая, словно расшалившийся козленок, по крутой, каменистой осыпи ускакал в дальний угол грота. При этом в нем что-то позвякивало, постукивало, побрякивало. Следом за ним с мелодичным звоном падали ледышки, громко стучали камни, с шипением катилась прочая мелочь.

- Прилетел? – донесся сверху радостный голос Иконникова.

- Долетел! В самом низу! – тоже весело прокричал я.

Приглушенный десятью метрами отвеса, слышится взволнованный голос Владимира Коносова:

- Лука, - это он обращается к Валерию Лукиных, который еще выше его, у входного колодца Женевской, - ты, что не мог привязать, как следует? В нем же вся моя аппаратура. Три фотоаппарата!

- Нормально привязал, за петлю, - чуть слышно доносится от входа. Судя по голосу – это Лукиных.

Кинооператор и фотограф, оба опытные спелеологи, разделенные половиной отвеса и ледяной катушкой, вступают в жаркую дискуссию о том, какие вязать узлы, чем пристегивать веревку к транспортнику, и надо ли все это проверять перед спуском.

Я не стал дослушивать их чисто профессиональный спор, прерываемый иногда простонародными выражениями, и по ледничку съехал вниз за транспортником.

Через час все собрались в гроте “Надежда”. Скоро наверху, у входа в Женевскую, заработает электростанция, и вспыхнут наши осветительные софиты. Коносов, негромко поругивая Лукиных, вытаскивает из транспортника фотоаппараты, проверяет их работоспособность. Кстати, из трех фотоаппаратов отказал один. Лукиных пытается на неровном полу установить треногу.

Вдруг, неожиданно ярко-белым светом зажглись осветительные лампы, высветили большой грот до самых закутков. Вероятно, впервые я видел пещеру, как она есть. Не кусочек пола или стены, выхваченный из черноты узким лучиком налобного фонаря, а огромный зал, где даже в дальних углах различались все детали: белоснежные гелектиты и массивные сталагмиты, ажурная каменная настенная драпировка и прилепившиеся к потолку темные комочки летучих мышей, изумрудные капельки воды, готовые сорваться с тонких, полупрозрачных сталактитов. Тишина, покой и красота – удел пещер. А там, наверху, стоят последние ласковые дни бабьего лета 1985 года.